-Какая милая зайка, – кивает Аня на Коринн, –  у меня у самой  дома шестилетний ребенок.  Очень классный. Не мой правда,  – мимоходом уточняет она и достает камеру.  Мы болтаем о детях. Аня рассказывает, что ее у брата недавно родились тройняшки: мальчик и две девочки.  И Аня крестная мать одной из них, но вечно путает, какой именно. И вообще она  часто помогает многодетным мамам деньгами и одеждой. Проходила практику в роддоме, так как хотела стать неонатологом. А еще у нее есть двое совершенно одинаковых дедушки (“деды-двойняшки, Вика, прикинь, это просто нереальный бомбический треш”).  Я не слишком люблю задавать личные вопросы, но люблю слушать.  И потому слушаю Аню.

-Так, – командует фотограф, – иди на ту сторону моста иди оттуда такая вся типа Анжелина Джоли с детьми на прогулке. Кофе, длинные ноги, волосы назад,  все такое.

Представляю, что  у меня есть шестеро детей и нет Бреда Питта.  Очевидно на моем лице отражается такой ужас что Аня качает головой и велит прошагать еще раз. Я шагаю.

-Нет – флегматично говорит Аня, – не то. Там сзади бабулька упала на мусорный мешок.  Испортила кадр. Давай  еще раз.

Я настраиваю себя на частоту Эль Макферсон и иду снова. Аня фотографирует.

Мимо тарахтит  грузовик. Потом укуренные британские туристы решают потанцевать (очень медленно) прямо в кадре. Я тем временем терплю небольшое бедствие – от одного века предательски отклеились фальшивые ресницы и трепыхаются на ветру как трусы на бельевой веревке. Мне очень хотелось стать красивой и потому я их в последний момент налепила кое-как. Не трусы, ресницы.  Второй глаз пока ничего, держится молодцом.

-Нормально все, – утешает меня фотограф, – синяки замажем, ресницы в фотошопе приклеим.  С вами хорошо работать, вы адекватные.  Вот я как-то  снимала в Лондоне одну афроамериканку, голую, на  рояле…. она лежала на нем в чем мать родила  и все время на меня орала…

Я молча киваю и тайно мечтаю увидеть фото с злобной голой бабищей на рояле.

Потом Коринн мерзнет, хочет есть, спать, молочка,  а также просится на ручки к британским укурышам. Она вообще любит веселых и расслабленных людей. Мы решаем сделать пару кадров на берегу канала.  Типично амстердамский пейзаж – водичка, мостики, домики, велосипеды.

-Ой,  классная собачка, – отвлекается Аня ,- у меня дома четыре немецкие овчарки живут. Три милахи, а четвертый – засранец.  Я вообше-то не планировала переезжать в Нидерланды из Лондона. Но неожиданно вышла замуж, а дальше как в тумане.

Мне нравится гулять с Аней по весеннему Амстердаму и ловить одним ухом разноцветные штрихи ее двадцатилетней фантастической биографии. Четыре собаки и двойной дедушка. Загадочные чужие дети, голые женщины на музыкальных инструментах, многодетные матери, детство в Риге,  практика в роддоме, работа тренером в лондонском спортивном клубе… Заслушавшись я опираюсь на чужой велосипед и падаю. Сверху красиво планируют ресницы. Аня фотографирует.  Коринн бежит меня спасать, но спотыкается и летит на тротуар. Собирается заплакать, но отвлекается на разные интересные вещи вроде валяющихся на земле косяков или грязных пластиковых ложек. Я потихоньку начинаю впадать в панику. Да что это такое,  в конце концов? Мне всего-то хотелось пару фотографий на фоне красивых городских пейзажей! В результате ребенок открыл для себя легкие наркотики, а я познала бомбический треш.

-И я сказала ей  “are you kidding me”? Мне двадцать лет! В этом возрасте человек уже личность. Почему это я должна подстраиваться под серую массу? What’s the fuck вообще?  Это Аня делится опытом общения с голландской преподавательницей фотографии, которая осудила Анин body language в классе и определенно сгорит за это в аду.  Мне хочется рассказать ей, что я знаю пугающе большое количество людей, которые и в пятьдесят ни на йоту не приблизятся к понятию “личность”.

-Бурумбурумыыыыгиги,   –  перебивает ее  Коринн. – Багум! – веско припечатывает она и реквизитный мишка летит в канал Кяйзерхрахт.  Она яростно сдирает ботинок с ноги и намеревается отправить его вслед за разжалованным в дайверы медведем. Я  успокаивающе дую на ребенка мыльными пузырями но ветер их относит куда-то в сторону Дюссельдорфа. Коринн в ответ отнимает у меня бутыль с раствором. Обнимает ее как алкоголик флакон Реми Мартена, качается и  собирается  шастать вдоль канала, говорить “бурум-бурум” и  приставать к прохожим. Мы  с Аней бегаем за ней. Я сюсюкаю. Аня фотографирует.

А потом Коринн надо менять памперс.  А мне – нервную систему.